Логин
Пусть тут тоже будет. Я с крестом на фоне зеленых полей Иль де Франс.
суббота, 08 июня 2013
четверг, 23 мая 2013
Логин
Вернулась из Франции. Надо понять, как теперь жить.
среда, 15 мая 2013
Логин
Жж у меня на телефоне что-то не грузится, а дайри - нормально. Сижу в пражском аэропорту, жду самолёт дальше. Полет нормальный 
воскресенье, 03 марта 2013
Логин
02.03.2013 в 23:59
Пишет Сара Хагерзак:"- Вы, молодой человек, мыслите без должной широты. От этого у вас пессимистические взгляды и нездоровый цвет лица. Смотрите вперед с радостным ожиданием. Жизнь всегда готова преподнести сюрприз. Вам обязательно надо научиться принимать их с воодушевлением."
(С)valley
URL записи(С)valley
среда, 09 января 2013
Логин
Читаю Л.М, Монтгомери про Эмили из Молодого Месяца:
"Я сегодня читала один рассказ. Конец у него был трагический. Я страдала, пока не придумала другой — счастливый. Мои рассказы всегда будут со счастливым концом. И мне все равно, будет ли это «жизненно правдиво» или нет. Жизненно правдиво то, что должно быть, и такая правда лучше любой другой."
Как говориться, в яблочко! А ведь когда писалось...
"Я сегодня читала один рассказ. Конец у него был трагический. Я страдала, пока не придумала другой — счастливый. Мои рассказы всегда будут со счастливым концом. И мне все равно, будет ли это «жизненно правдиво» или нет. Жизненно правдиво то, что должно быть, и такая правда лучше любой другой."
Как говориться, в яблочко! А ведь когда писалось...
воскресенье, 09 декабря 2012
Логин
Умные мысли Елены Хаецкой, отсюда
В работе писателя есть довольно сложный момент. Обычно писатель-то как раз в состоянии выразить словами практически все что угодно. Поэтому он и писатель.
И герои у писателя тоже, вслед за своим творцом, в состоянии поговорить на любую тему. Пишутся опусы, где герои сладостно, многостранично объясняются в разных чувствах: «я тебя люблю, но...», «я с ним рассталась, но...» И есть, да, определенного склада читатель, которого хлебом не корми, дай погрузиться в эти словесные потоки. Каждому косому взгляду дается особое наименование, каждому пожатию плеч – специфическое истолкование. Все названо поименно.
И... Как часто бывает в тех случаях, когда автор сказал все, - читателю в книге делать нечего. За него вся работа уже проделана автором и его болтливыми героями. Пассивное же участие – это фактически не участие, это посидел «на краю чужого гнезда» и свалил без всякого для себя толку.
Самые сильные, самые острые эмоции у читателя вызывает недосказанность. Когда остается пространство – дофантазировать, представить себе во всей полноте: что там, за полузадернутой шторой?
Высший пилотаж – суметь передать полноту чувств, скрывающуюся за той самой «великой немотой любви», в которой «погибают» люди. Искусство говорить «я тебя люблю», говоря о совершенно посторонних вещах. (Я беру объяснение в любви как самое трудное и наиболее часто поражаемое немотой явление). В «Странной миссис Сэвидж» главная героиня объясняет, какими способами можно сказать «я тебя люблю»: например, элементарное «возьмите зонт, на улице дождь» может скрывать в себе бездны заботы и нежности. «А когда мой будущий муж, увидев меня верхом, воскликнул: черт побери, вы прекрасно держитесь в седле! – я поняла, что он меня любит». У Берна в «Играх, в которые играют люди» (или в «Людях, которые играют в игры») описан этот феномен: говоря об одном, на самом деле говорить о другом.
Но Берн говорит о психологических играх, отчасти сознательных, а мы часто имеем дело именно с немотой, с неумением прибегнуть к слову. А ведь «назвать по имени – значит, понять», «назвать по имени – значит, властвовать», «не названное по имени – не существует».
Беспомощное стояние на границе света и тьмы, названного по имени и неназываемого, - это состояние великой немоты бывает невыразимо трудно передать словами.
Не назвать чувство – «он влюбился», не передать физическое состояние героя, вызванного чувством, - «его сердце забилось, потому что он влюбился», - а показать читателю это странное, страшное, невыразимое состояние великой немоты через сцену, перенасыщенную контекстом, - вот это бывает здорово.
Выразить словом – бессловесность.
В кино это, конечно, гораздо проще. В текстах это удается куда реже.
И вот теперь еще один вопрос, последний на сегодня: что происходит, когда человек пишет фанфик.
Я понимаю: великая немота героев пронзила сердце читателя (зрителя). Рука потянулась к клавиатуре – проговорить недосказанное, выплеснуть собственные эмоции, вскипевшие в ответ на эмоции героев. И вот уже льются бесконечные диалоги – невыясненное облекается в слова, утаенное выступает на свет.
Я могу понять, почему люди это делают. Трудно бывает промолчать, хочется ворваться в текст, плеснуть собственным переживанием. Но снова и снова, натыкаясь на подобного рода писания, мне хочется попросить: товарищи, давайте будем целомудренными. Если вас переполняют слова – переполняйтесь ими молча. Написали, почитали с друзьями – и спрячьте. Уважайте чужую великую немоту.
В работе писателя есть довольно сложный момент. Обычно писатель-то как раз в состоянии выразить словами практически все что угодно. Поэтому он и писатель.
И герои у писателя тоже, вслед за своим творцом, в состоянии поговорить на любую тему. Пишутся опусы, где герои сладостно, многостранично объясняются в разных чувствах: «я тебя люблю, но...», «я с ним рассталась, но...» И есть, да, определенного склада читатель, которого хлебом не корми, дай погрузиться в эти словесные потоки. Каждому косому взгляду дается особое наименование, каждому пожатию плеч – специфическое истолкование. Все названо поименно.
И... Как часто бывает в тех случаях, когда автор сказал все, - читателю в книге делать нечего. За него вся работа уже проделана автором и его болтливыми героями. Пассивное же участие – это фактически не участие, это посидел «на краю чужого гнезда» и свалил без всякого для себя толку.
Самые сильные, самые острые эмоции у читателя вызывает недосказанность. Когда остается пространство – дофантазировать, представить себе во всей полноте: что там, за полузадернутой шторой?
Высший пилотаж – суметь передать полноту чувств, скрывающуюся за той самой «великой немотой любви», в которой «погибают» люди. Искусство говорить «я тебя люблю», говоря о совершенно посторонних вещах. (Я беру объяснение в любви как самое трудное и наиболее часто поражаемое немотой явление). В «Странной миссис Сэвидж» главная героиня объясняет, какими способами можно сказать «я тебя люблю»: например, элементарное «возьмите зонт, на улице дождь» может скрывать в себе бездны заботы и нежности. «А когда мой будущий муж, увидев меня верхом, воскликнул: черт побери, вы прекрасно держитесь в седле! – я поняла, что он меня любит». У Берна в «Играх, в которые играют люди» (или в «Людях, которые играют в игры») описан этот феномен: говоря об одном, на самом деле говорить о другом.
Но Берн говорит о психологических играх, отчасти сознательных, а мы часто имеем дело именно с немотой, с неумением прибегнуть к слову. А ведь «назвать по имени – значит, понять», «назвать по имени – значит, властвовать», «не названное по имени – не существует».
Беспомощное стояние на границе света и тьмы, названного по имени и неназываемого, - это состояние великой немоты бывает невыразимо трудно передать словами.
Не назвать чувство – «он влюбился», не передать физическое состояние героя, вызванного чувством, - «его сердце забилось, потому что он влюбился», - а показать читателю это странное, страшное, невыразимое состояние великой немоты через сцену, перенасыщенную контекстом, - вот это бывает здорово.
Выразить словом – бессловесность.
В кино это, конечно, гораздо проще. В текстах это удается куда реже.
И вот теперь еще один вопрос, последний на сегодня: что происходит, когда человек пишет фанфик.
Я понимаю: великая немота героев пронзила сердце читателя (зрителя). Рука потянулась к клавиатуре – проговорить недосказанное, выплеснуть собственные эмоции, вскипевшие в ответ на эмоции героев. И вот уже льются бесконечные диалоги – невыясненное облекается в слова, утаенное выступает на свет.
Я могу понять, почему люди это делают. Трудно бывает промолчать, хочется ворваться в текст, плеснуть собственным переживанием. Но снова и снова, натыкаясь на подобного рода писания, мне хочется попросить: товарищи, давайте будем целомудренными. Если вас переполняют слова – переполняйтесь ими молча. Написали, почитали с друзьями – и спрячьте. Уважайте чужую великую немоту.
суббота, 01 декабря 2012
Логин
четверг, 29 ноября 2012
Логин
29.11.2012 в 02:00
Пишет заостровская:"Мы не разбрасываемся собой, не создаем отношений-однодневок. мы лучше будем беречь себя для самого лучшего мужчины. мы не кидаемся на мужчин, мы позволяем себя завоевать - самому лучшему. а кроме того, мы украшаем мир собой, мы помогаем ему стать лучше. то есть, пока мы ждём своего принца, мы не бездействуем, а мы всячески собираем благословения, переводим бабушек через дорогу и так далее. и наш путь - это путь благости."
URL записи
понедельник, 19 ноября 2012
Логин
Три вещи, которые меня пугают: война, инвалидность, произвол властей.
Три вещи, которым мне бы хотелось научиться: петь, рисовать, понимать людей.
Три вещи, которые на мне сейчас надеты: брюки, туника, туфли
Три вещи, которые лежат на моём столе:книги, ручки, спички
Три плюса моего характера: умение радоваться, искренность, простодушие
Три минуса моего характера: равнодушие, непостоянство, занудство
Три места, куда я хочу попасть: Англия, Франция, Испания
Три вещи, которые я делаю чаще всего: сонно гляжу в монитор, думаю, что надо бы сделать что-то полезное, мечтаю
Три имени, которые я использую: Гиллуин, Мария, Франческа
Три вещи, которые мне непонятны: как можно успевать кучу всего, как можно получать удовольствие от вранья, почему некоторые люди так глупы и нелогичны
Три вещи, которым мне бы хотелось научиться: петь, рисовать, понимать людей.
Три вещи, которые на мне сейчас надеты: брюки, туника, туфли
Три вещи, которые лежат на моём столе:книги, ручки, спички
Три плюса моего характера: умение радоваться, искренность, простодушие
Три минуса моего характера: равнодушие, непостоянство, занудство
Три места, куда я хочу попасть: Англия, Франция, Испания
Три вещи, которые я делаю чаще всего: сонно гляжу в монитор, думаю, что надо бы сделать что-то полезное, мечтаю
Три имени, которые я использую: Гиллуин, Мария, Франческа
Три вещи, которые мне непонятны: как можно успевать кучу всего, как можно получать удовольствие от вранья, почему некоторые люди так глупы и нелогичны
суббота, 03 ноября 2012
Логин
Мне тут отдали детскую шапочку и она мне очень нравится. Я в этой шапочке вот такая:
воскресенье, 21 октября 2012
Логин
В ЖЖ у меня есть такой пост, путь тут тоже будет. Суть в том, что все, кто меня зафрендил, пишут в коментах, почему они это сделали (кроме пожизневых знакомых). Интересно знать, почему люди меня читают.
воскресенье, 14 октября 2012
Логин
вторник, 09 октября 2012
Логин
Есть разные степени погружения в вымышленную историю. Можно просто ее читать или смотреть, можно ею увлечься, но если возникает мысль помолиться за героев, значит, она стала для тебя действительно реальной. У меня еще начинает болеть сердце: как же они там, все ли у них хорошо? А вдруг нужно что-то? Я бы устроила... И все в таком духе. Если все так, то это моя Любимая История
воскресенье, 07 октября 2012
Логин
Кажется, я нашла ответ на вопрос, зачем нужен фанфикшн: он создает иллюзию веры, надежды и любви. Увы, это всего лишь иллюзия 
Это, конечно, не универсальный ответ, а только один из возможных ответов. И еще, есть фики, где вышеупомянутые добродетели действительно присутствуют. По моим прикидкам примерно один из тысячи, но такие есть.
Это, конечно, не универсальный ответ, а только один из возможных ответов. И еще, есть фики, где вышеупомянутые добродетели действительно присутствуют. По моим прикидкам примерно один из тысячи, но такие есть.
Логин
Я давно хотела написать тут что-нибудь умное про фэндом, но никак не могла найти слов. И внезапно обнаружила, что многое из того, что я хочу сказать, уже давно сказал некто Августин Аврелий из Гиппона.
"Меня увлекали театральные Зрелища, они были полны изображениями моих несчастий и служили разжигой моему огню. Почему человек хочет печалиться при виде горестных и трагических событий, испытать которые он сам отнюдь не желает? И тем не менее он, как зритель, хочет испытывать печаль, и сама эта печаль для него наслаждение. Удивительное безумие! Человек тем больше волнуется в театре, чем меньше он сам застрахован от подобных переживаний, но когда он мучится сам за себя, это называется обычно страданием; когда мучится вместе с другими – состраданием. Но как можно сострадать вымыслам на сцене? Слушателя ведь не зовут на помощь; его приглашают только печалиться, и он тем благосклоннее к автору этих вымыслов, чем больше печалится. И если старинные или вымышленные бедствия представлены так, что зритель не испытывает печали, то он уходит, зевая и бранясь; если же его заставили печалиться, то он сидит, поглощенный зрелищем, и радуется.
Слезы, следовательно, и печали любезны? Каждый человек, конечно, хочет радоваться. Страдать никому не хочется, но хочется быть сострадательным, а так как нельзя сострадать, не печалясь, то не это ли и есть единственная причина, почему печаль любезна? Сострадание вытекает из источника дружбы. Но куда он идет? Куда течет? Зачем впадает он в поток кипящей смолы, в свирепый водоворот черных страстей, где сам, по собственному выбору, меняется, утрачивает свою небесную ясность, забывает о ней. Итак, прочь сострадание? Ни в коем случае! да будут печали иногда любезны. Берегись, однако, скверны, душа моя, ты, находящаяся под покровом Бога отцов наших, достохвального и превозносимого во все века; берегись скверны. И теперь я доступен состраданию, но тогда, в театре, я радовался вместе с влюбленными, когда они наслаждались в позоре, хотя всё это было только вымыслом и театральной игрой. Когда же они теряли друг друга, я огорчался вместе с ними, как бы сострадая им, и в обоих случаях наслаждался, однако. Теперь я больше жалею человека, радующегося на позор себе, чем того, кто вообразил, что жестоко страдает, лишившись губительного наслаждения и утратив жалкое счастье. Это, конечно, настоящее сострадание, но при нем печаль не доставляет удовольствия. Хотя человека, опечаленного чужим несчастьем, одобряют за эту службу любви, но, по-настоящему милосердный, он предпочел бы не иметь причины для своей печали. Если существует зложелательная благожелательность – что невозможно, – тогда и человек, исполненный искреннего и настоящего сострадания, мог бы пожелать, чтобы были страдальцы, которым бы он сострадал. Бывает, следовательно, скорбь, заслуживающая одобрения; нет ни одной заслуживающей любви. Господи Боже, любящий души, Твое сострадание неизмеримо чище нашего и неизменнее именно потому, что никакая печаль не может уязвить Тебя. "А кто способен к этому"?
Но я тогда, несчастный, любил печалиться и искал поводов для печали: игра актера, изображавшего на подмостках чужое, вымышленное горе, больше мне нравилась и сильнее меня захватывала, если вызывала слезы. Что же удивительного, если я, несчастная овца, отбившаяся от Твоего стада, не терпевшая охраны Твоей, опаршивел мерзкой паршой? Потому-то и была мила мне печаль, – не та, которая проникает до глубины души: мне ведь не нравилось терпеть то, на что я любил смотреть – рассказ о вымышленных страданиях как бы скреб мою кожу, и как от расчесывания ногтями, начиналось воспаление и отвратительная гнойная опухоль. Такова была жизнь моя, Господи: жизнью ли была она?"
Если отбросить красоты стиля, то не узнаем ли мы в этом описании себя? Лично я узнаю. Я не считаю, что сопереживание искусству - зло само по себе, но я думаю о том, как легко его обратить во зло. А что из этого получается, сказано выше. В самом деле, жизнь ли это?..
"Меня увлекали театральные Зрелища, они были полны изображениями моих несчастий и служили разжигой моему огню. Почему человек хочет печалиться при виде горестных и трагических событий, испытать которые он сам отнюдь не желает? И тем не менее он, как зритель, хочет испытывать печаль, и сама эта печаль для него наслаждение. Удивительное безумие! Человек тем больше волнуется в театре, чем меньше он сам застрахован от подобных переживаний, но когда он мучится сам за себя, это называется обычно страданием; когда мучится вместе с другими – состраданием. Но как можно сострадать вымыслам на сцене? Слушателя ведь не зовут на помощь; его приглашают только печалиться, и он тем благосклоннее к автору этих вымыслов, чем больше печалится. И если старинные или вымышленные бедствия представлены так, что зритель не испытывает печали, то он уходит, зевая и бранясь; если же его заставили печалиться, то он сидит, поглощенный зрелищем, и радуется.
Слезы, следовательно, и печали любезны? Каждый человек, конечно, хочет радоваться. Страдать никому не хочется, но хочется быть сострадательным, а так как нельзя сострадать, не печалясь, то не это ли и есть единственная причина, почему печаль любезна? Сострадание вытекает из источника дружбы. Но куда он идет? Куда течет? Зачем впадает он в поток кипящей смолы, в свирепый водоворот черных страстей, где сам, по собственному выбору, меняется, утрачивает свою небесную ясность, забывает о ней. Итак, прочь сострадание? Ни в коем случае! да будут печали иногда любезны. Берегись, однако, скверны, душа моя, ты, находящаяся под покровом Бога отцов наших, достохвального и превозносимого во все века; берегись скверны. И теперь я доступен состраданию, но тогда, в театре, я радовался вместе с влюбленными, когда они наслаждались в позоре, хотя всё это было только вымыслом и театральной игрой. Когда же они теряли друг друга, я огорчался вместе с ними, как бы сострадая им, и в обоих случаях наслаждался, однако. Теперь я больше жалею человека, радующегося на позор себе, чем того, кто вообразил, что жестоко страдает, лишившись губительного наслаждения и утратив жалкое счастье. Это, конечно, настоящее сострадание, но при нем печаль не доставляет удовольствия. Хотя человека, опечаленного чужим несчастьем, одобряют за эту службу любви, но, по-настоящему милосердный, он предпочел бы не иметь причины для своей печали. Если существует зложелательная благожелательность – что невозможно, – тогда и человек, исполненный искреннего и настоящего сострадания, мог бы пожелать, чтобы были страдальцы, которым бы он сострадал. Бывает, следовательно, скорбь, заслуживающая одобрения; нет ни одной заслуживающей любви. Господи Боже, любящий души, Твое сострадание неизмеримо чище нашего и неизменнее именно потому, что никакая печаль не может уязвить Тебя. "А кто способен к этому"?
Но я тогда, несчастный, любил печалиться и искал поводов для печали: игра актера, изображавшего на подмостках чужое, вымышленное горе, больше мне нравилась и сильнее меня захватывала, если вызывала слезы. Что же удивительного, если я, несчастная овца, отбившаяся от Твоего стада, не терпевшая охраны Твоей, опаршивел мерзкой паршой? Потому-то и была мила мне печаль, – не та, которая проникает до глубины души: мне ведь не нравилось терпеть то, на что я любил смотреть – рассказ о вымышленных страданиях как бы скреб мою кожу, и как от расчесывания ногтями, начиналось воспаление и отвратительная гнойная опухоль. Такова была жизнь моя, Господи: жизнью ли была она?"
Если отбросить красоты стиля, то не узнаем ли мы в этом описании себя? Лично я узнаю. Я не считаю, что сопереживание искусству - зло само по себе, но я думаю о том, как легко его обратить во зло. А что из этого получается, сказано выше. В самом деле, жизнь ли это?..
Логин
К сожалению, ее плохо видно.
вторник, 02 октября 2012
Логин
02.10.2012 в 05:00
Пишет canto_et_spero:Систематическая метафоризация музыкальных категорий в средневековой аллегорике открывает для словесного искусства новую возможность: уже не отдельные образы, а целые сюжеты воссоздаются в музыкальных терминах: словесная музыка становится "сплошной", весь рассказ разворачивается как музыкальный процесс.
Французский книжник Гуго де Фольето (12 век) всю историю грехопадения и спасения представляет как череду музыкальных событий: "Песня (cantus) дьявола - жадность (cupiditas), песня первого человека - сладострастие (voluptas), песня второго человека - любовь (charitas). В песне дьявола - три фальшивых голоса, в песне первого человека - три диссонанса (dissonae et discordes). В песне же дьявола первый голос - голос гордыни, второй - внушения, третий отчаяния. Сходным образом и в песне первого человека первый голос - услаждение, второй - согласие, третий - уклонение. Из этих шести голосов состоит песня дисгармонии (discordiae cantus). Музыка дьявола началась с более высокого голоса; ибо запел он на небесах антифон гордыни, говоря: вознесу престол мой на краю севера и буду подобен Всевышнему. Таким образом, он начал выше, чем ему следовало. (...) Низвергшись же с неба, запел в раю антифон внушения, а в аду - отчаяния.
Музыка Христа отлична от музыки дьявола: эта начинается с голоса более высокого, высокомерного (sublimiori), та же - с более низкого, смиренного (humiliori) (...) В музыке Христа шесть голосов, согласных и консонирующих между собой. Первый голос согласия - смирения сердца, второй - умерщвления плоти, третий - сострадание, четвёртый - утешение, пятый - молитва, шестой - самопожертвование (devotio)".
(с) А. Е. Махов, Musica literaria
URL записи
вторник, 03 июля 2012
Логин
Кому какая больше нравится?
суббота, 02 июня 2012
Логин
У меня есть две фотки с одинаковым сюжетом, если можно так сказать. Между ними прошло примерно 10 лет. Не знаю, изменилось ли я или просто свет по другому падает. То есть я изменилась, но в чем?..
пятница, 01 июня 2012
Логин
Я, конечно, его не читала, но как-то раз мне попался отрывок, который так понравился, что я его процитирую.
Итак, Жан де Мен, из "Романа о Розе"
ИСТИННОЕ БЛАГОРОДСТВО
Вот поучает как Природа
Тех, кто кичится славой рода,
И вот как мудро говорит,
В чем благородство состоит.
Привычно слушать от людей,
Надутых важностью своей,
Что человек, чей знатен род
(Как говорит о нем народ),
По нраву самого рожденья
Заслуживает предпочтенья
Пред тем, кто на земле корпит
И, не трудясь, не будет сыт.
По мне же, благороден тот,
Кто добродетелью живет,
А подлым я б назвать могла
Того лишь, чьи дурны дела.
Все благородство — в поведенье,
А знатное происхождение
Не стоит ровно ничего,
Коль сердце подло и черство!
Чтоб благородство сохранить,
Достойным предков надо быть,
Что славное снискали имя
В свой век заслугами своими.
Но предки, век окончив свой,
Заслуги унесли с собой,
Оставив лишь богатство детям.
Они ж довольствуются этим,
И, кроме этого, у них
Заслуг нет вовсе никаких,
Когда достойными делами
Они не вознесутся сами.
Кто ищет благородства, тот
Пусть лень и гордость отметет;
Пусть будет грамотей иль воин,
Пусть будет честен и достоин;
Пусть будет скромен, не кичлив,
Со всеми и всегда учтив,
Но только не с врагом, когда
Еще не кончена вражда;
Пусть дам прекрасных уважает,
Но им не слишком доверяет,
Чтоб уберечь себя от бед,
Которых полон этот свет.
Такому человеку надо
Почтенье воздавать в награду;
Он всех превыше вознесен,
И благороден только он.
А кто делами не своими
Свое украсить хочет имя,
А подвигов не совершил —
Тот почести не заслужил.
Его я подлым и негодным
Считаю, а не благородным,
И сын бродяги больше чтим
Быть должен по сравненью с ним.
Они надменно полагают.
Что их над всеми возвышают
Их предков славные дела,
А также псы и сокола.
В том их дворянское отличье,
Чтоб рыскать целый день за дичью
В лесной глуши, и по лугам,
И по возделанным полям.
А между тем они подлы
И по своей природе злы,
Чужою доблестью богаты,
От предков по наследству взятой,
И этим краденым добром
Кичатся, лжи не видя в том.
Людей я равными рождаю
И всем возможность открываю
К тому, чтоб благородства честь
Себе по праву приобресть.
Все от рожденья благородны,
И все по естеству свободны,
И разумом наделены
От Бога все его сыны.
Людей их разум возвышает
И ангелам уподобляет.
И только смертностью одной
От них отличен род людской.
Лишь тот, кто подвиг совершил,
Впрямь благородство заслужил.
Но быть тот подвиг должен свой,
Им совершенный, не чужой.
И герцогам, и королям
Честь воздают по их делам.
И если отпрыск королей
Исполнен низменных страстей, —
В том больший стыд, чем если б он
От свинопаса был рожден.
Перевод A. Сухотина
Итак, Жан де Мен, из "Романа о Розе"
ИСТИННОЕ БЛАГОРОДСТВО
Вот поучает как Природа
Тех, кто кичится славой рода,
И вот как мудро говорит,
В чем благородство состоит.
Привычно слушать от людей,
Надутых важностью своей,
Что человек, чей знатен род
(Как говорит о нем народ),
По нраву самого рожденья
Заслуживает предпочтенья
Пред тем, кто на земле корпит
И, не трудясь, не будет сыт.
По мне же, благороден тот,
Кто добродетелью живет,
А подлым я б назвать могла
Того лишь, чьи дурны дела.
Все благородство — в поведенье,
А знатное происхождение
Не стоит ровно ничего,
Коль сердце подло и черство!
Чтоб благородство сохранить,
Достойным предков надо быть,
Что славное снискали имя
В свой век заслугами своими.
Но предки, век окончив свой,
Заслуги унесли с собой,
Оставив лишь богатство детям.
Они ж довольствуются этим,
И, кроме этого, у них
Заслуг нет вовсе никаких,
Когда достойными делами
Они не вознесутся сами.
Кто ищет благородства, тот
Пусть лень и гордость отметет;
Пусть будет грамотей иль воин,
Пусть будет честен и достоин;
Пусть будет скромен, не кичлив,
Со всеми и всегда учтив,
Но только не с врагом, когда
Еще не кончена вражда;
Пусть дам прекрасных уважает,
Но им не слишком доверяет,
Чтоб уберечь себя от бед,
Которых полон этот свет.
Такому человеку надо
Почтенье воздавать в награду;
Он всех превыше вознесен,
И благороден только он.
А кто делами не своими
Свое украсить хочет имя,
А подвигов не совершил —
Тот почести не заслужил.
Его я подлым и негодным
Считаю, а не благородным,
И сын бродяги больше чтим
Быть должен по сравненью с ним.
Они надменно полагают.
Что их над всеми возвышают
Их предков славные дела,
А также псы и сокола.
В том их дворянское отличье,
Чтоб рыскать целый день за дичью
В лесной глуши, и по лугам,
И по возделанным полям.
А между тем они подлы
И по своей природе злы,
Чужою доблестью богаты,
От предков по наследству взятой,
И этим краденым добром
Кичатся, лжи не видя в том.
Людей я равными рождаю
И всем возможность открываю
К тому, чтоб благородства честь
Себе по праву приобресть.
Все от рожденья благородны,
И все по естеству свободны,
И разумом наделены
От Бога все его сыны.
Людей их разум возвышает
И ангелам уподобляет.
И только смертностью одной
От них отличен род людской.
Лишь тот, кто подвиг совершил,
Впрямь благородство заслужил.
Но быть тот подвиг должен свой,
Им совершенный, не чужой.
И герцогам, и королям
Честь воздают по их делам.
И если отпрыск королей
Исполнен низменных страстей, —
В том больший стыд, чем если б он
От свинопаса был рожден.
Перевод A. Сухотина